Тендряков, "Ночь после выпуска"Обелиск — знакомая принадлежность города. Настолько знакомая, привычная, что уже никто не обращал на нее внимания, как на морщину, врезанную временем, на отцовском лице. Обелиск весь вечер стоял рядом, в нескольких шагах... Сейчас его заметили — отводили глаза и вновь и вновь возвращались к двум столбцам имен на камне с тусклой, выеденной непогодою позолотой. Нет, выбитые на камне, вознесенные на памятник лежали не здесь, их кости раскиданы по разным землям. Могила без покойников, каких много по стране.
АРТЮХОВ ПАВЕЛ ДМИТРИЕВИЧ — рядовой БАЗАЕВ БОРИС АНДРЕЕВИЧ — рядовой...—
и еще тридцать два имени, кончающихся на неком Яшенкове Семёне Даниловиче, младшем сержанте. Убитые... Умерших своей смертью тут нет. Окаменевшая гордость за победу и память о насилии, совершенном около трех десятилетий назад, задолго до рождения тех, кто сейчас немотно отводит глаза...
АРТЮХОВ ПАВЕЛ ДМИТРИЕВИЧ... БАЗАЕВ...
Убитые уже не могут ни любить, ни ненавидеть. Но живые хранят их имена. Для того, наверное, чтоб самим ненавидеть убийство и убийц.
и ещеФизик Решников и математик Иннокентий Сергеевич жили в одном доме. Они подошли к подъезду и неожиданно вспомнили: — Э-э! Какое сегодня число? — А ведь да! Двадцать второе июня... — Тридцать один год... — Пошли,— сказал Решников,— у меня есть бутылка коньяку. Они поднялись на пятый этаж, тихонько открыли дверь, забрались в кухню. Решников поставил на стол бутылку. — Уже светает. — Как раз в это время... В это время, на рассвете, тридцать один год назад начали падать первые бомбы, и двое пареньков в разных концах страны, только что отпраздновавшие каждый в своей школе выпускной вечер, отправились в военкоматы. За окном синело. За узким кухонным столиком перед початою бутылкой — два бывших солдата. — Ты можешь представить нынешних ребят в занесенных снегом окопах где-нибудь под Ельней? — Или у нас под Ленинградом, где мы жрали мерзлые почки с берез? — В каких костюмах они сегодня были, в каких галстуках! — Учти, каждый при часах, а первые часы я купил, проработав два года учителем. — И все-таки в счастливое время они живут. — Неудивительно, как сказала эта Нина Семеновна, добры от природы. Должны быть добрее нас. — Ну, сия гипотеза еще нуждается в проверке... На посошок, Иннокентий? — Выпьем за то, чтоб они не мерзли в окопах.