Мало ли что под руками твоими поет...
Кому я обещала стихи Галины Николаевой - военное и околовоенное? Я это набрала 
Эскадрилья и прочие заинтересованные, следующим постом еще одна военная подборка, разные авторы
очень много, даты от 1943 до 1963***
Для вас, закрывших Родину телами,
Смотревших в смерть, не опуская глаз,
Правдивыми, горячими словами
Учусь писать. Хочу писать для вас.
В час отступленья, боли и печали
Ряды редели, падали друзья.
Погибшие мне голос завещали,
Чтоб с вами им заговорила я.
ПОТОМКУ
Ты прочтешь пожелтевшие строки
В тихий час у электрокамина,
Не жалей нас, потомок далекий,
За суровую нашу судьбину.
Не жалей нас за все упущенья:
Полземли под картечью изъездя,
Знали мы вдохновение мщенья
И высокую радость возмездья.
ПЕРЕД АТАКОЙ
Забирай, моя трехрядная, утешная,
Разговоры с перебором говори!
Ночка темная, да вьюжная, да снежная
Притаилась у затворенной зари.
Вьюга окна пеленою занавесила.
Теснота, и темнота, и полумрак.
Будет дело, будет лихо, будет весело,
Будет нынче, будет дело до утра.
Жутковато нам немного и не терпится,
Наши лица освещает камелек.
И плясун посередине вьется-вертится,
С переступом ходит с пятки на носок.
Нынче фрицам будет так, не поздоровится.
Ровно в три, да по кремлевским по часам,
Просигналят нам: «К атаке приготовиться!»,
И пойдем мы по назначенным местам.
И за каждым станут строем те, чьи косточки
Под снегами средь могил и без могил,
Кто на каждом захудалом перекресточке
Каплю крови или пота уронил.
Все в атаку мы выходим командармами.
Наше время, наша сила, наша власть.
За горючими дымами, за пожарами
Росным светом заряница занялась.
О ДВУХ БРАТЬЯХ
Я сперва научилась плакать,
А потом разучилась снова.
В первый раз в осеннюю слякоть
Мне сказали страшное слово.
Мне сказали: «Убит, не встанет,
Не пойдет по тропе навстречу».
Я тогда изошла слезами.
Я кричала. Мне было легче.
А когда у Днепра черешни
Зацвели и поднялись травы,
Мне сказали: «Твой брат повешен
По ту сторону переправы».
И друзья окружили кругом,
Встали возле меня стеною,
Но казался мне лучшим другом
Автомат за моей спиною.
Словно после ночей бессонных,
Веки сделались жгуче сухи,
Бил копытом и ржал смятенный
Рослый конь его остроухий.
О ЖЕНЩИНЕ
Я, слава богу, женщиной родилась.
Мне злой азарт и чужд, и незнаком.
Бокс не терплю. Не похваляюсь силой.
Не разрешаю споров кулаком.
Я женскую заслугу вижу в этом,
Высокое призвание мое.
Мы нежности и жертвы эстафету
Из плоти в плоть в веках передаем.
Вино, табак и прочие изъяны...
О, право же, совсем не без причин
Одной ступенью ближе к обезьянам,
Как правило, считала я мужчин.
Пусть молодость мне будет оправданьем,
И многие разумные дела,
И то, что часто терпеливой няней
Больших детей порою я была.
Я вот теперь учусь у них прилежно
Вести в атаку, в ураган огня.
Бить. Не прощать. Учусь тому, что прежде,
Казалось мне, унизило б меня.
ЛЕТЧИК
Он в бой вылетает, с мотором вдвоем,
И рвутся с зениток огни.
Качается мир под широким крылом
И хочет укрыться под ним.
И может случиться, что пламя войдет
В мотор самолета и в грудь,
Окончит пилот свой последний полет,
Последний стремительный путь.
И вспомнив, как с лёта сражают врага,
Прощаясь, он скажет одно:
«Прекраснее счастья, чем это, пока
Земному познать не дано».
***
Друг, прости этих строк торопливых тоску:
Я иначе писать не могу.
Это хриплым и трудным дыханьем войны
Были песни мои рождены.
Это радость и бой через край пролились,
И слова, не догнавшие мысль,
Опустев, позабыты на смятом листке,
Словно гильзы на взрытом песке.
ДЕВУШКА
Прощальных писем дописали строки,
Друг другу повторили адреса...
Изрытым снегом, топким и глубоким,
Пошли в цепи, поверив в чудеса.
И шли живой передвижной мишенью
Для вражеских, для скрытых батарей.
И хоть бы куст укрыл их веткой, тенью
От амбразур за полем на горе.
И началось. Над ними воздух треснул.
Пошло, пошло строчить и грохотать.
Шла девушка с повязкой краснокрестной
В цепи, в ряду, стараясь не отстать.
Забавная девчурка-коротышка,
В большой дубленке, в каске со звездой,
Казалась просто ряженым мальчишкой,
Захваченным воинственной игрой.
Но падали... И к раненым спешила,
Перевязав, ободрив, дав попить,
Сурово санитаров торопила
И, задыхаясь, снова шла в цепи.
Редела цепь. А в поле стало тесно.
Хлестал огонь, как хлещет ураган.
«Зачем в цепи? Здесь медикам не место!
Иди назад», — сказал ей лейтенант.
Она ему негромко отвечала,
Смотря назад, не глядя на него:
«Мы на виду. А нас в цепи так мало.
Пусть будет больше хоть на одного».
ДЫМ НА ЗАРЕ
Милый, родной, если бой угас,
Если металл остыл,
В дальней стране в предвечерний час
Что вспоминаешь ты?
Стройку свою на крутой горе,
Гул разбитных голосов,
Легкий, отчетливый на заре
Контур сквозных лесов?
Вечер наш первый, зарю с грозой,
Сумерки без огня?
Или толстушку с большой косой,
Прежнюю, ту, меня?
Пишешь, что памятью этой жив.
Мне же отрады нет.
Встала у черной большой межи,
Дымом застлало свет.
Если на небе игра зари, —
Чудится — у воды
Черная пристань вдали горит,
В розовом свете дым.
Дым над кормой. Продохнуть невмочь:
Пламя в дверях кают.
Рядом кричат, просят помочь,
Пули фанеру шьют,
Друг у меня на руках хрипит,
Судорожно ворот рвет,
Алая кровь на зарю летит,
В небо из горла бьет.
Мне на зарю не смотреть, не смотреть,
Помню одно, одно —
Дым на заре, дым на заре,
Трупы идут на дно.
Я не сильна, не боец, не герой,
Но посмотрю назад:
Встал за спиной сорок второй,
Встал за спиной Сталинград.
Встал за спиной сомкнутый строй
Тех, кто костьми легли.
Женщина я, не боец, не герой,
Но я войду в Берлин.
Так приказали мне жизнь и смерть,
Память моя и кровь.
Дым на заре, дым на заре,
Ненависть, гнев, любовь.
СТАЛИНГРАДКА
Отгремевших сражений след —
Шрам на юном лице горит.
Мы спросили: «Сколько вам лет?»
Засмеялась. Сказала: «Три».
Это в сорок втором она,
Не бледнея и не дрожа,
Шла на вражеский танк одна,
Две гранаты в руках держа.
Это было в сорок втором.
Умирая, любя, кляня,
Под сплошной орудийный гром
Родилась она из огня.
РЯБИНА
У причалов, между делом,
Пели волгари:
«На снегу на белом, белом
Рябина горит».
Тех певцов с землей сровняли
Пули да пурга.
Закидали, заметали
Белые снега.
Белизной поля сверкают,
Тишину храня,
И никто не окликает,
Не зовет меня.
Над сугробами рябина —
Сгусток кровяной...
У пролеска при долине
Мне стоять одной.
***
Ты не можешь погибнуть, пока я жива, —
Так с рождения мне суждено.
Для тебя на земле бьются сердца два,
И живешь ты жизнью двойной.
Для того, чтобы ты замолчал навек,
Чтобы ты перестал дышать,
Не одну нужно смерть, нужно смерти две,
Ну а двум смертям не бывать.
ЗАВЕЩАНИЕ
Я с вами дружила, ребята,
За дружбу мы пили до дна.
Была наша доля богата,
Труда и веселья полна.
Нам были привычны разлуки,
Нам были милы поезда,
Но мы нашу верность друг другу
Хранили везде и всегда.
Когда без меня пировали,
Меня вспоминали друзья,
На скатерть вино проливали,
Бросали бокалы, смеясь.
И тонкие скрипки звенели,
И пел кто-нибудь из ребят,
И мне телеграммы летели:
«Заздравную пьем за тебя».
Сюда не придут телеграммы,
И адрес у нас номерной,
И путь нам на запад не прямо
Проложен упорной войной.
Здесь смерть, как разлука, — обычна,
За делом почти не страшна,
Да всем вам известно отлично
Короткое слово «война».
И если с утра ль, на закате ль
Вам скажут — меня уже нет,
Вино не прольется на скатерть,
Не станут бокалы звенеть.
Из вас ни один не заплачет,
И взор не померкнет ничей.
Меня помяните иначе:
Без слез, без вина, без речей.
Не надо ни скрипок, ни флейты,
Вы белую скатерть снегов
Залейте, залейте, залейте
Проклятою кровью врагов!
И пусть в мою память, ребята,
Поет над врагами шрапнель,
И вы не бокалы — гранаты
Бросайте без промаха в цель.
РЯБИНА-КАЛИНА
Выйду я из ряда да в круг пойду,
Взяли веселей, давай, гармонист!
«Ой, во саду ли, да во саду
Рябина-калина, каленый лист».
Нет каблучков-то, французских нет!
Красноармейские чем плохи?!
«Ой, да у рябины да ярче цвет
От ветров ненастливых, от лихих!»
Догоняй, выстукивай, что есть сил!
Что еще не зажило, заживет!
«Во саду ли зелень мороз побил,
Горькую рябинушку не берет!»
Что это за парень за мной идет?
Подоспел без отдыха в самый раз!
Что это за племя да за народ —
Из огня да полымя прямо в пляс?
Где такие водятся, где еще?
Ни бедой, ни горечью не согнешь!
«Ни пургой, ни стужею, ни дождем
Алую, каленую не возьмешь».
Ты играй, рассказывай, говори,
Чтобы знал да чувствовал целый свет!
«Ты гори, рябинушка, ты гори!
Горькая да сладкая — лучше нет».
ДАЙ РУКУ, МАМА...
Я так люблю твой облик тихий,
Спокойных глаз вечерний свет,
Твою светелку в травах диких,
В чебрец-траве, в медун-траве,
Твое упорство и терпенье,
Твоих сказаний сон и быль,
И рук твоих прикосновенье,
Сухих и легких, как ковыль.
Я стала взрослая, лихая,
Могу взрывать и убивать,
Но в час, когда бои стихают,
Тебя мне хочется позвать.
Поля, не взорванные боем,
Тогда на ум приходят мне,
И небо, небо голубое
Без «мессершмиттов» в вышине.
И, чтоб одна земля слыхала,
Шепчу, сжимаясь от тоски:
— Я так устала, так устала,
Дай руку, мама, помоги.
МАРИЯ
В эту ночь пятерых не стало.
Наша боль была как угроза.
Наше горе в гневе сгорало.
Наши слезы выжгло морозом.
Хоронили их, зарывали
У околицы под крушиной.
Словно каменные, стояли
Семь девчат из моей дружины.
А под вечер умер Сережа.
Не от раны, от пневмонии.
На снегу, за палаткой лежа,
Не стыдясь, рыдала Мария.
— Ты ли это, Мария? Та ли,
Что певала под канонаду?
Очи смертников оживали
Под твоим нетускневшим взглядом...
Подняла лицо молодое:
— Горче горь всех такое горе,
Чтоб бойцу, не увидев боя,
Погибать на войне от хвори.
Как метался он, зубы стиснув,
Как просился: «Пустите в битву!
Одного бы убить фашиста,
Умирать бы не так обидно!»
И погиб не от раны — от хвори.
Был бойцом и не видел боя.
Горче горь всех такое горе... —
Небо грянуло надо мною,
Как скосило в логу березы...
В синем взгляде ни тени грусти,
На бегу, позабыв про слезы,
Надевала сумку Маруся.
Трое суток мы были в деле.
Враг отогнан. Палатка. Отдых.
Редкий посвист шальной шрапнели
Да за дверью вой непогоды.
И под дальний гул канонады,
Словно нет ни войны, ни вьюги,
Спят родные мои девчата,
Боевые мои подруги.
РЕМЕНЬ
И шагали мы от Подольска.
Сутки месим, часок вздремнем.
Он затянут был крепким, скользким,
Но с изнанки рябым ремнем.
Ливень, слякоть, болота, тучи,
Стали все от воды-беды,
Как болотные черти, скрючены,
Бородаты, злы и худы.
Он один шагал, как посуху, —
Сытый, бритый и балагур,
Словно с девками парень-ухарь
При луне держал караул.
Днем промозглым и ночью черной
Всех бодрей и скорее шел.
«У меня, — твердил, — наговорный,
Заколдованный ремешок.
Он устаток и сон снимает,
Сыт — командует животу,
С ним я мокну — не пропадаю,
Пропадаю — не пропаду».
А когда пошли в рукопашный
На немецкие рубежи,
Удивительно было даже,
Что он всё же остался жив.
Он громил их из автомата,
Бил прикладом и кулаком,
После боя опять ребятам
Парень хвастался ремешком.
Через год перестал таиться,
В тихий час сказал обо всём:
Запороли жену его фрицы
Этим скользким, тугим ремнем.
Этих фрицев обманной чаркой
Отравила мать поутру,
А сынишка с ремнем-подарком
Вслед отцу пошел по Днепру.
Шустрый парень десятилетний
Добрался до отца, и вот
На ремне рябины-отметины —
Убитых фашистов счет.
НАСТУПЛЕНИЕ
Мы убитых зарыли в песок.
Стиснув зубы, ушли на восток.
Поднялась из могильной пыли
Гореванная горечь — полынь.
Мы вернулись назад через год.
Мы промчались на запад вперед.
И расцвел в это лето нам вслед
На могилах ромашковый цвет.
РАНЕНЫЙ
Лежал он в сиянье белесом и знойном,
Твердил одинокое: «Пить!»
А острые травы росли беспокойно,
И пахли черемухой трупы в степи.
Он полз к ним. Три метра.
Он полз к ним часами,
Цепляясь за петли травы.
Они не казались ему мертвецами,
Тянуло к друзьям боевым.
Дополз. И одно не давало забыться:
В степной непонятной тиши,
В глазах их подсохших, в застывших ресницах
Сновали весь день мураши.
ПОДРУГЕ
Ты сухим его не кори,
Злым улыбкам его не верь.
Ты в глаза его посмотри,
Столько раз видавшие смерть.
Под забытый фокстротный шум
Он был вправе тебе сказать:
«Если писем я не пишу,
Значит, я не могу писать».
Он увез с собой твой портрет,
Горсть земли с кабардинских гор.
Я дружила с тобой семь лет,
Я в бою видала его.
Если ты не сможешь понять
То, о чем он сказать не смог,
Я не стану тебе писать
С фронтовых бессрочных дорог.
НА ПОЛЕ БОЯ
Может быть, это случилось в излучинах
Мертвого Ганга столетье назад —
Груды из тел, опаленных и скрюченных,
Пара патронов на десять солдат?
Может быть, это в пустынной Аравии
Ветер сухой, как дыханье беды,
Серый песок, перемешанный с гравием,
«Пить» — и ни пригоршни пресной воды.
Может быть, это прибредилось пленнику,
Сжатому душной мадридской тюрьмой?
Это когда-нибудь, с кем-нибудь, где-нибудь,
Только не здесь и совсем не со мной!
Глина вокруг — синева необъятная,
Вслушаюсь — шепчутся море и степь.
Где же тот камень с кровавыми пятнами?
Камень не тот, да и волны не те.
Нынче уходим в желанное плаванье.
Чайки над морем чисты и легки.
Где-то за отмелью, в солнечной гавани
Стройные песни поют моряки.
Юность кипучая, бурная, пенная.
Солнечным светом полны облака.
Это приходит забвенье священное,
Жизнь вырывается из тупика.
СТРАХ
Что страшнее всего? Не бомбежка.
Окопаешься, в землю уйдешь,
Иль к траве прижимаешься в лежку,
Или к щели упрямо ползешь.
Или метишь, в надежде упорной
Из винтовки стервятника сбить, —
Страх, как ворон, зловещий и черный,
Сердце клювом не станет долбить.
Что страшнее всего? Не атака.
Сердце гулко, как колокол, бьет.
Ты, дождавшись условного знака,
Вырываешься с криком: «Вперед!»
И несет тебя вихрь наступленья,
Не считаешь ни пуль, ни минут.
И все страхи твои, все сомненья
На версту от тебя отстают.
Что страшнее всего? Ожиданье.
Если друг твой, любимый твой друг
Не придет с боевого заданья, —
Вот тогда ты узнаешь испуг.
Если друг твой исчезнет бесследно,
Словно дым, словно пар, словно прах,
Вот тогда испытаешь вполне ты
Изнурительный, тягостный страх.
Будешь жить в напряженье тревожном,
Испытаешь бессилье и дрожь.
На атаку пойдешь, на бомбежку
И собой, не колеблясь, рискнешь.
И по самому краю могилы
Будешь рад ты пройти не дыша,
Лишь бы голос знакомый и милый
Прозвучал за стеной блиндажа.
ПОСЛЕ БОЯ
Плывет, плывет под розовой зарей
Такой густой и невысокий дым.
Ночь залегла в ущелье под горой.
За эту ночь ты мог бы стать седым.
Но поседеть ты за ночь не успел,
Сверкают кудри золотом живым.
Спокойный лоб уже похолодел,
Засохла кровь на зелени травы.
Мы для тебя не заплели венков,
Без сил легли в одном ряду с тобой.
Но поднялись шеренги васильков
Над русою кудрявой головой.
Доносит гарь. Еще дымится бой.
Но щебетом наполнились кусты,
Плывет, плывет под розовой зарей
Еще густой голубоватый дым.
О ЛЮБВИ
По болотам, пескам и снегам,
Днем и ночью, с винтовкой вдвоем,
От тебя далека, далека,
Я иду под дождем и огнем.
Мы по воле своей, не силком,
Без повесток, приказов и слов,
Друг от друга ушли далеко,
Далеко от родимых садов.
Никаких мне не нужно богатств,
Чтоб была я довольна собой —
Был бы маленький-маленький сад
Да большая-большая любовь.
Сад наш рос средь ойротских высот,
Жили мы от сражений вдали,
Нам бы жить-поживать без забот —
Мы с тобою так жить не смогли.
Не смогли бы иначе в глаза
Мы, как прежде, друг другу смотреть,
И завял бы зеленый наш сад,
Стал бы дом наш ветшать и стареть.
Помутился бы солнечный свет
От фальшивых уклончивых глаз,
И прожили бы, может, сто лет,
Но любовь умерла бы сейчас.
И, любовью своей дорожа,
Твердо смотрим мы смерти в лицо,
На жестоких стоим рубежах,
Вдаль идем под дождем и свинцом.
МЫ НЕ ПРЕЖНИЕ
Мы привыкли носить портупею,
Брать врага на прицел не спеша,
От жестоких утрат каменея,
Всё же помнить, что жизнь хороша.
Но при щебете ласточек ранних,
Тихим утром, наверно, со сна,
Миновавшей, далекой и странной
Мне на миг показалась война.
И себе показалась я прежней,
Той девчонкой с каспийских песков,
Что когда-то училась прилежно
И любила ходить босиком.
Что росла так беспечно и просто,
Даже в снах не видала войну.
...Звук картечи, трескучий и острый,
Полоснул и рассек тишину.
И сейчас же и справа и слева
Застрочили ответным огнем.
По дорогам отваги и гнева
Мы опять в наступленье идем.
Мы не прежние. Бьем без осечек,
Тяжек взор наш и точен расчет.
Это песней девчонки беспечной
Начиналась команда «Вперед!».
Это утренним трепетным светом,
Чистотой нефальшивящих глаз
Начался героизм беззаветный,
Беспощадность атак началась.
Мы не прежние. Только в далеком,
В ясном свете немеркнущих лет
Всё прожитое стало залогом
Сокрушительных наших побед.
СОРАТНИЦА
Это слово сверкнет среди кучи слов.
Ты не смеешь забыть ее!
Много странников и попутчиков
По дороге в небытие.
Есть любовники, собутыльники,
Побратимы по куражу,
Словно пылью в них — серой былью...
Я хулы тебе не скажу.
Эту память рви и руби, а я
Подзадорю: «Давай вдвойне!»
Но была не просто любимая
И не спутница на войне.
Нет! Любила тебя соратница!
Пусть размыло и выжгло след.
Но не минется, не растратится
Эта память в полете лет.
Будет жизнь как путь без застав и виз,
Но всю жизнь до конца пути
Как пароль, как клятву и как девиз
Будешь имя ее нести!
РАЗГОВОР С ТОСКОЙ
У других тоска бывает слезная
И поет, как тенор над рекой.
У меня — дотошная и грозная,
У меня — как барабанный бой.
У других — гитарная, каминная,
У меня — палач и прокурор.
«Чем убит?»
«Убит фашистской миною».
И опять в застенке разговор.
«Чем убит?»
«Убит он минометами».
«Чем убит?»
«Железом и огнем,
Крупповскими злобными заводами.
Дай мне жить! Не спрашивай о нем!»
«Чем убит?»
«Дорогами шоссейными,
Лавой стали, приводящей в дрожь».
«Чем убит?»
«Подземными бассейнами,
Руром, Лотарингией».
«Ты лжешь!
Ты видала, ты сама, не кто-нибудь,
Что, когда он к Харькову шагал,
За него поднялись домны до неба
И металл поднялся на металл.
Что в стране, железом окольцованной,
На Украйне и в Сибири есть
Черный уголь, как огонь спрессованный,
Как в веках спрессованная месть.
Он не предал. Он сгорал, карающий,
Серым пеплом падал с высоты.
Бессловесных, языка не знающих,
Для чего оклеветала ты?»
«Кем убит?»
«Фашистским минометчиком».
«Кем убит?»
«Историей самой».
«Кем убит?»
«Фашизмом».
Хватит! Кончено!
Ухожу. Тоска идет за мной.
Я иду предгорьями и взгорьями,
По песку, по камням, по траве.
«Ну а кто же делает историю?»
«Человек».
«А ты не человек?»
«Маленький».
«А почему ты "маленький?"
Может быть, была бы ты "большим",
Где-то там, за Доном, на прогалинке,
В тальниковой тинистой глуши,
Там не гнил бы труп необнаруженный
С карточкой твоею на груди?
Там не гнил бы — раненый, контуженный,
А потом убитый?»
«Уходи!
Не могу. Мне больно. Что могла бы я?
Я росла в души таежных сел.
Я простая, маленькая, слабая,
Что смогла бы?..»
«Ты смогла бы всё.
Ты могла мотор чудесный выстроить,
Отыскать неведомый металл,
На переднем крае стать и выстоять,
Кто тебе, лукавая, мешал?
Ты могла словами небывалыми
Всем другим сказать и доказать:
«Быть слепыми, слабыми и вялыми —
Это значит близких убивать.
Что? Не любо? Пофальшивить проще бы?
На других? Моя, мол, хата с краю?»
Прохожу ложбинами и рощами,
От себя бегу, не убегая.
ВОСПОМИНАНИЕ
Шли облака на плоских темных днищах,
В таком зловещем желтоватом свете.
На тлеющих, пустынных пепелищах
По-волчьи выл осенний жгущий ветер.
На куче пепла женщина сидела,
В суровой скорби, молча, без движенья,
И на лице ее окаменелом
Лишь две слезы блеснули на мгновенье.
Казалось мне, всю жизнь я помнить буду
Те облака и ветра завыванье,
Развалин тех дымящуюся груду
И женщины живое изваянье.
Казалось, боль всю кровь мне отравила,
Казалось, гнев мне в плоть вошел навечно, —
И вот я всё, как девочка забыла,
Опять живу привольно и беспечно.
Растет трава на старых пепелищах,
И дышит степь медовым пряным летом,
Но облака на синеватых днищах
Озарены необычайным светом.
И ясен мир. И так легко поется.
Но не слеза ль той женщины суровой
Вдруг чистым звоном в песне отзовется,
Как звон ручья в дулейке тростниковой?
***
Я приготовила алые флаги,
Скатерть с расшитой каймой,
Жбаны веселой, играющей браги,
Светлый наряд голубой.
Песню готовлю, чтоб счастьем звучала,
Чтобы лилась, как у птиц,
Алые, белые розы достала
Из заповедных теплиц.
Алые, белые розы победы
Брошу к тебе на порог.
Где ты, родимый? Любимый мой, где ты?
Радостный час недалек.
Я не пошлю к тебе чайку-вещунью —
Слишком тревожно кричит.
Журоньку-журу к тебе не пущу я —
Медленно слишком летит.
Вышлю к тебе домовитую птичку,
Ласточку, ту, что сейчас
Лепит да лепит гнездо-невеличку
Прямо над дверью у нас.
Пусть она скажет, что сад под горою
Цветом убрала весна,
Пусть она скажет, что встречу героям
Нынче готовит страна.
САМА С СОБОЙ
(В час победы)
Ни гром атак, ни выстрел одиночный
Не полоснет. Мне кровь моя слышна.
Как спелый плод, нетронутый и сочный,
В ладони мне упала тишина.
Миг тишины, свершений, осознаний,
Цветущий день невиданной весны...
Еще в углах обуглившихся зданий
Остался запах гари и войны.
Еще не все зарубцевались раны,
Еще не все оттаяли сердца.
Еще блеснет внезапно болью странной
В веселый час поникший взор бойца.
Еще не все отысканы могилы
И мертвецы оплаканы не все.
Но вот сейчас, как утвержденье силы,
Во всём величье и во всей красе
Миг тишины пронесся над страною.
Глубокий вздох, и ветра быстрый взлет.
Я на один с прогретою, парною,
Родимой хлебородною землей,
Не связана уставами ничьими,
Я о себе запела в этот час —
Не потому, что я других значимей,
А потому, что я одна из вас.
И рада я, что этот час свершений
Меня застал у милых сердцу гор,
Где ввысь летят изменчивые тени,
Где голубой серебряный простор.
Здесь, где со мной вершина снеговая,
Своим сияньем воздух серебря,
Она опять плывет, не уплывая,
Она опять зовет, не говоря,
С утра, едва вершина заалеет,
Взять свой рюкзак и выйти за порог.
Чем круче склон — тем сердцу веселее.
Мы люди дальних каменных дорог.
Высокое дыхание победы
Так вижу я, так ощущаю я.
И жду вас, жду, закаты и рассветы,
Пути, огни, далекие края!
ЭТА ВЕСНА
Как невиданно эта весна хороша!
Вёсн таких не бывало доселе.
Не случалось прозрачным дождям орошать
Вот такую могучую зелень.
Абрикосы таким никогда не цвели
Белым с алой окалиной цветом.
Словно с алою примесью соки земли
К белым гроздьям поднялись по ветвям.
И каштаны так щедро не жгли никогда
Свеч широких во славу апреля.
И весенние алые розы в садах,
Словно брызги зари, не горели.
Я иду. Начинается небо у ног,
Поднимается ввысь синевою.
Близ кустов и цветов, близ камней и дорог
Я могу его тронуть рукою.
Им омыта от гор до тропинок весна,
Лес в нем ветви полощет, купает.
И течет, и колышется голубизна,
И волна на волну наплывает.
Я иду, или синим приливом несет,
Но кажусь я себе невесомой.
На взрыхленных полях ранних всходов налет
И скопленье железного лома.
Вся краса, что сегодня мне плещет в лицо
Этим сине-зеленым прибоем,
Вся моя — не по древнему праву отцов,
Но по праву, добытому мною.
Впереди еще кровь. Впереди еще бой.
И дороги в огне, и тревога,
Но мы знаем, товарищи, этой весной
Наше счастье стоит у порога.
СКАЗКА О ХОЛОДНОМ ПЛАМЕНИ
В старой юрте, чадной и тесной,
Подымивши трубкой короткой,
О холодном пламени песню
Мне певала бабка-ойротка.
Это пламя горит без дыма,
Это пламя горит без гари.
Улетает от нелюдимых,
Злобных может крылом ударить.
Искры-звезды по небу мечет
Августовской ночью стоглазой,
Это пламя сжигает нечисть,
Превращает камни в алмазы.
Это пламя то в небо мчится,
То в прозрачных озерах тонет,
А хорошим и яснолицым
Опускается на ладони.
И, бродя по степям и скалам,
По селеньям и по столицам,
Я всю жизнь то пламя искала
И всю жизнь не могла забыться.
Я искала его в узорах
Туч, скользящих над проводами,
Я ловила его в озерах
Крепким бреднем и неводами.
Мне казалось, заря над садом
На него до боли похожа.
Я искала его во взглядах
Всех проезжих и всех прохожих.
Я искала его в созвучьях,
Беспокоилась и грустила.
Понапрасну себя замучив,
Я о нем позабыть решила.
В грозном городе опустелом
То ль приснилось мне, то ль воочью —
Это пламя привез Гастелло
На крыле самолета ночью.
Не смогла уберечь я пламя, —
Неумелая я такая...
Только искра в сердце вошла мне
И осталась, не потухая.
И она мне всего дороже,
Но порой сознаю, тоскуя, —
Разгореться она не может,
Хоть погаснуть ей не даю я.
УСТЯ
Домик над Унжой-рекой простой есть,
Зори летят над ним гривою чалой.
Устя, подруга моя и совесть,
Та, кем могла я быть... и не стала.
Дом твой далекий — как день вчерашний,
Как дотянуться до той поры-то?!
С песней твоей нам ничто не страшно,
С песней твоею нам всё открыто.
Спой же мне, Устенька,
спой, Устинья,
спой ото всей души!
С белых, как плечи твои,
простынь я
встану в ночной тиши.
Встану.
Оденусь.
Пойду на дамбу.
Свайной пройду стеной,
Там, где гуляют лады да ямбы
Над гулевой волной.
Здесь ты, певунья...
Еще подросток.
Взлеток на ветке.
Яхта на рейде...
— Сутки на сеялке?
— Очень просто!
— Биться в Испании?
— Поскорей бы!
— В лодку в разводье?
— Совсем не страшно!
— Кровь для больного?
— Ничуть не больно!
Песней твоею весь плес украшен.
По-над березьем, что ветер вольный,
Всем ты на диво и всем на радость,
Всё удавалось и всё сбывалось.
Над партизанской могилой братской
«Устенька» — имя одно осталось...
Холмик напольный не на кладбище,
Не за оградой, а за овражком.
Небо над ним голубее и чище,
Медленней звезды, крупней ромашка.
Пой же мне, Устенька!
Пой, Устинья!
Пой ото всей души!
С белых, как плечи твои, простынь я
Встала в ночной тиши!
Всё нам с тобою вдвоем по росту!
Брежу?
Хотела б такого бреда!
«Правду понять?»
«Это очень просто!»
«И доказать ее?»
«Поскорей бы!»
Эскадрилья и прочие заинтересованные, следующим постом еще одна военная подборка, разные авторы
очень много, даты от 1943 до 1963***
Для вас, закрывших Родину телами,
Смотревших в смерть, не опуская глаз,
Правдивыми, горячими словами
Учусь писать. Хочу писать для вас.
В час отступленья, боли и печали
Ряды редели, падали друзья.
Погибшие мне голос завещали,
Чтоб с вами им заговорила я.
ПОТОМКУ
Ты прочтешь пожелтевшие строки
В тихий час у электрокамина,
Не жалей нас, потомок далекий,
За суровую нашу судьбину.
Не жалей нас за все упущенья:
Полземли под картечью изъездя,
Знали мы вдохновение мщенья
И высокую радость возмездья.
ПЕРЕД АТАКОЙ
Забирай, моя трехрядная, утешная,
Разговоры с перебором говори!
Ночка темная, да вьюжная, да снежная
Притаилась у затворенной зари.
Вьюга окна пеленою занавесила.
Теснота, и темнота, и полумрак.
Будет дело, будет лихо, будет весело,
Будет нынче, будет дело до утра.
Жутковато нам немного и не терпится,
Наши лица освещает камелек.
И плясун посередине вьется-вертится,
С переступом ходит с пятки на носок.
Нынче фрицам будет так, не поздоровится.
Ровно в три, да по кремлевским по часам,
Просигналят нам: «К атаке приготовиться!»,
И пойдем мы по назначенным местам.
И за каждым станут строем те, чьи косточки
Под снегами средь могил и без могил,
Кто на каждом захудалом перекресточке
Каплю крови или пота уронил.
Все в атаку мы выходим командармами.
Наше время, наша сила, наша власть.
За горючими дымами, за пожарами
Росным светом заряница занялась.
О ДВУХ БРАТЬЯХ
Я сперва научилась плакать,
А потом разучилась снова.
В первый раз в осеннюю слякоть
Мне сказали страшное слово.
Мне сказали: «Убит, не встанет,
Не пойдет по тропе навстречу».
Я тогда изошла слезами.
Я кричала. Мне было легче.
А когда у Днепра черешни
Зацвели и поднялись травы,
Мне сказали: «Твой брат повешен
По ту сторону переправы».
И друзья окружили кругом,
Встали возле меня стеною,
Но казался мне лучшим другом
Автомат за моей спиною.
Словно после ночей бессонных,
Веки сделались жгуче сухи,
Бил копытом и ржал смятенный
Рослый конь его остроухий.
О ЖЕНЩИНЕ
Я, слава богу, женщиной родилась.
Мне злой азарт и чужд, и незнаком.
Бокс не терплю. Не похваляюсь силой.
Не разрешаю споров кулаком.
Я женскую заслугу вижу в этом,
Высокое призвание мое.
Мы нежности и жертвы эстафету
Из плоти в плоть в веках передаем.
Вино, табак и прочие изъяны...
О, право же, совсем не без причин
Одной ступенью ближе к обезьянам,
Как правило, считала я мужчин.
Пусть молодость мне будет оправданьем,
И многие разумные дела,
И то, что часто терпеливой няней
Больших детей порою я была.
Я вот теперь учусь у них прилежно
Вести в атаку, в ураган огня.
Бить. Не прощать. Учусь тому, что прежде,
Казалось мне, унизило б меня.
ЛЕТЧИК
Он в бой вылетает, с мотором вдвоем,
И рвутся с зениток огни.
Качается мир под широким крылом
И хочет укрыться под ним.
И может случиться, что пламя войдет
В мотор самолета и в грудь,
Окончит пилот свой последний полет,
Последний стремительный путь.
И вспомнив, как с лёта сражают врага,
Прощаясь, он скажет одно:
«Прекраснее счастья, чем это, пока
Земному познать не дано».
***
Друг, прости этих строк торопливых тоску:
Я иначе писать не могу.
Это хриплым и трудным дыханьем войны
Были песни мои рождены.
Это радость и бой через край пролились,
И слова, не догнавшие мысль,
Опустев, позабыты на смятом листке,
Словно гильзы на взрытом песке.
ДЕВУШКА
Прощальных писем дописали строки,
Друг другу повторили адреса...
Изрытым снегом, топким и глубоким,
Пошли в цепи, поверив в чудеса.
И шли живой передвижной мишенью
Для вражеских, для скрытых батарей.
И хоть бы куст укрыл их веткой, тенью
От амбразур за полем на горе.
И началось. Над ними воздух треснул.
Пошло, пошло строчить и грохотать.
Шла девушка с повязкой краснокрестной
В цепи, в ряду, стараясь не отстать.
Забавная девчурка-коротышка,
В большой дубленке, в каске со звездой,
Казалась просто ряженым мальчишкой,
Захваченным воинственной игрой.
Но падали... И к раненым спешила,
Перевязав, ободрив, дав попить,
Сурово санитаров торопила
И, задыхаясь, снова шла в цепи.
Редела цепь. А в поле стало тесно.
Хлестал огонь, как хлещет ураган.
«Зачем в цепи? Здесь медикам не место!
Иди назад», — сказал ей лейтенант.
Она ему негромко отвечала,
Смотря назад, не глядя на него:
«Мы на виду. А нас в цепи так мало.
Пусть будет больше хоть на одного».
ДЫМ НА ЗАРЕ
Милый, родной, если бой угас,
Если металл остыл,
В дальней стране в предвечерний час
Что вспоминаешь ты?
Стройку свою на крутой горе,
Гул разбитных голосов,
Легкий, отчетливый на заре
Контур сквозных лесов?
Вечер наш первый, зарю с грозой,
Сумерки без огня?
Или толстушку с большой косой,
Прежнюю, ту, меня?
Пишешь, что памятью этой жив.
Мне же отрады нет.
Встала у черной большой межи,
Дымом застлало свет.
Если на небе игра зари, —
Чудится — у воды
Черная пристань вдали горит,
В розовом свете дым.
Дым над кормой. Продохнуть невмочь:
Пламя в дверях кают.
Рядом кричат, просят помочь,
Пули фанеру шьют,
Друг у меня на руках хрипит,
Судорожно ворот рвет,
Алая кровь на зарю летит,
В небо из горла бьет.
Мне на зарю не смотреть, не смотреть,
Помню одно, одно —
Дым на заре, дым на заре,
Трупы идут на дно.
Я не сильна, не боец, не герой,
Но посмотрю назад:
Встал за спиной сорок второй,
Встал за спиной Сталинград.
Встал за спиной сомкнутый строй
Тех, кто костьми легли.
Женщина я, не боец, не герой,
Но я войду в Берлин.
Так приказали мне жизнь и смерть,
Память моя и кровь.
Дым на заре, дым на заре,
Ненависть, гнев, любовь.
СТАЛИНГРАДКА
Отгремевших сражений след —
Шрам на юном лице горит.
Мы спросили: «Сколько вам лет?»
Засмеялась. Сказала: «Три».
Это в сорок втором она,
Не бледнея и не дрожа,
Шла на вражеский танк одна,
Две гранаты в руках держа.
Это было в сорок втором.
Умирая, любя, кляня,
Под сплошной орудийный гром
Родилась она из огня.
РЯБИНА
У причалов, между делом,
Пели волгари:
«На снегу на белом, белом
Рябина горит».
Тех певцов с землей сровняли
Пули да пурга.
Закидали, заметали
Белые снега.
Белизной поля сверкают,
Тишину храня,
И никто не окликает,
Не зовет меня.
Над сугробами рябина —
Сгусток кровяной...
У пролеска при долине
Мне стоять одной.
***
Ты не можешь погибнуть, пока я жива, —
Так с рождения мне суждено.
Для тебя на земле бьются сердца два,
И живешь ты жизнью двойной.
Для того, чтобы ты замолчал навек,
Чтобы ты перестал дышать,
Не одну нужно смерть, нужно смерти две,
Ну а двум смертям не бывать.
ЗАВЕЩАНИЕ
Я с вами дружила, ребята,
За дружбу мы пили до дна.
Была наша доля богата,
Труда и веселья полна.
Нам были привычны разлуки,
Нам были милы поезда,
Но мы нашу верность друг другу
Хранили везде и всегда.
Когда без меня пировали,
Меня вспоминали друзья,
На скатерть вино проливали,
Бросали бокалы, смеясь.
И тонкие скрипки звенели,
И пел кто-нибудь из ребят,
И мне телеграммы летели:
«Заздравную пьем за тебя».
Сюда не придут телеграммы,
И адрес у нас номерной,
И путь нам на запад не прямо
Проложен упорной войной.
Здесь смерть, как разлука, — обычна,
За делом почти не страшна,
Да всем вам известно отлично
Короткое слово «война».
И если с утра ль, на закате ль
Вам скажут — меня уже нет,
Вино не прольется на скатерть,
Не станут бокалы звенеть.
Из вас ни один не заплачет,
И взор не померкнет ничей.
Меня помяните иначе:
Без слез, без вина, без речей.
Не надо ни скрипок, ни флейты,
Вы белую скатерть снегов
Залейте, залейте, залейте
Проклятою кровью врагов!
И пусть в мою память, ребята,
Поет над врагами шрапнель,
И вы не бокалы — гранаты
Бросайте без промаха в цель.
РЯБИНА-КАЛИНА
Выйду я из ряда да в круг пойду,
Взяли веселей, давай, гармонист!
«Ой, во саду ли, да во саду
Рябина-калина, каленый лист».
Нет каблучков-то, французских нет!
Красноармейские чем плохи?!
«Ой, да у рябины да ярче цвет
От ветров ненастливых, от лихих!»
Догоняй, выстукивай, что есть сил!
Что еще не зажило, заживет!
«Во саду ли зелень мороз побил,
Горькую рябинушку не берет!»
Что это за парень за мной идет?
Подоспел без отдыха в самый раз!
Что это за племя да за народ —
Из огня да полымя прямо в пляс?
Где такие водятся, где еще?
Ни бедой, ни горечью не согнешь!
«Ни пургой, ни стужею, ни дождем
Алую, каленую не возьмешь».
Ты играй, рассказывай, говори,
Чтобы знал да чувствовал целый свет!
«Ты гори, рябинушка, ты гори!
Горькая да сладкая — лучше нет».
ДАЙ РУКУ, МАМА...
Я так люблю твой облик тихий,
Спокойных глаз вечерний свет,
Твою светелку в травах диких,
В чебрец-траве, в медун-траве,
Твое упорство и терпенье,
Твоих сказаний сон и быль,
И рук твоих прикосновенье,
Сухих и легких, как ковыль.
Я стала взрослая, лихая,
Могу взрывать и убивать,
Но в час, когда бои стихают,
Тебя мне хочется позвать.
Поля, не взорванные боем,
Тогда на ум приходят мне,
И небо, небо голубое
Без «мессершмиттов» в вышине.
И, чтоб одна земля слыхала,
Шепчу, сжимаясь от тоски:
— Я так устала, так устала,
Дай руку, мама, помоги.
МАРИЯ
В эту ночь пятерых не стало.
Наша боль была как угроза.
Наше горе в гневе сгорало.
Наши слезы выжгло морозом.
Хоронили их, зарывали
У околицы под крушиной.
Словно каменные, стояли
Семь девчат из моей дружины.
А под вечер умер Сережа.
Не от раны, от пневмонии.
На снегу, за палаткой лежа,
Не стыдясь, рыдала Мария.
— Ты ли это, Мария? Та ли,
Что певала под канонаду?
Очи смертников оживали
Под твоим нетускневшим взглядом...
Подняла лицо молодое:
— Горче горь всех такое горе,
Чтоб бойцу, не увидев боя,
Погибать на войне от хвори.
Как метался он, зубы стиснув,
Как просился: «Пустите в битву!
Одного бы убить фашиста,
Умирать бы не так обидно!»
И погиб не от раны — от хвори.
Был бойцом и не видел боя.
Горче горь всех такое горе... —
Небо грянуло надо мною,
Как скосило в логу березы...
В синем взгляде ни тени грусти,
На бегу, позабыв про слезы,
Надевала сумку Маруся.
Трое суток мы были в деле.
Враг отогнан. Палатка. Отдых.
Редкий посвист шальной шрапнели
Да за дверью вой непогоды.
И под дальний гул канонады,
Словно нет ни войны, ни вьюги,
Спят родные мои девчата,
Боевые мои подруги.
РЕМЕНЬ
И шагали мы от Подольска.
Сутки месим, часок вздремнем.
Он затянут был крепким, скользким,
Но с изнанки рябым ремнем.
Ливень, слякоть, болота, тучи,
Стали все от воды-беды,
Как болотные черти, скрючены,
Бородаты, злы и худы.
Он один шагал, как посуху, —
Сытый, бритый и балагур,
Словно с девками парень-ухарь
При луне держал караул.
Днем промозглым и ночью черной
Всех бодрей и скорее шел.
«У меня, — твердил, — наговорный,
Заколдованный ремешок.
Он устаток и сон снимает,
Сыт — командует животу,
С ним я мокну — не пропадаю,
Пропадаю — не пропаду».
А когда пошли в рукопашный
На немецкие рубежи,
Удивительно было даже,
Что он всё же остался жив.
Он громил их из автомата,
Бил прикладом и кулаком,
После боя опять ребятам
Парень хвастался ремешком.
Через год перестал таиться,
В тихий час сказал обо всём:
Запороли жену его фрицы
Этим скользким, тугим ремнем.
Этих фрицев обманной чаркой
Отравила мать поутру,
А сынишка с ремнем-подарком
Вслед отцу пошел по Днепру.
Шустрый парень десятилетний
Добрался до отца, и вот
На ремне рябины-отметины —
Убитых фашистов счет.
НАСТУПЛЕНИЕ
Мы убитых зарыли в песок.
Стиснув зубы, ушли на восток.
Поднялась из могильной пыли
Гореванная горечь — полынь.
Мы вернулись назад через год.
Мы промчались на запад вперед.
И расцвел в это лето нам вслед
На могилах ромашковый цвет.
РАНЕНЫЙ
Лежал он в сиянье белесом и знойном,
Твердил одинокое: «Пить!»
А острые травы росли беспокойно,
И пахли черемухой трупы в степи.
Он полз к ним. Три метра.
Он полз к ним часами,
Цепляясь за петли травы.
Они не казались ему мертвецами,
Тянуло к друзьям боевым.
Дополз. И одно не давало забыться:
В степной непонятной тиши,
В глазах их подсохших, в застывших ресницах
Сновали весь день мураши.
ПОДРУГЕ
Ты сухим его не кори,
Злым улыбкам его не верь.
Ты в глаза его посмотри,
Столько раз видавшие смерть.
Под забытый фокстротный шум
Он был вправе тебе сказать:
«Если писем я не пишу,
Значит, я не могу писать».
Он увез с собой твой портрет,
Горсть земли с кабардинских гор.
Я дружила с тобой семь лет,
Я в бою видала его.
Если ты не сможешь понять
То, о чем он сказать не смог,
Я не стану тебе писать
С фронтовых бессрочных дорог.
НА ПОЛЕ БОЯ
Может быть, это случилось в излучинах
Мертвого Ганга столетье назад —
Груды из тел, опаленных и скрюченных,
Пара патронов на десять солдат?
Может быть, это в пустынной Аравии
Ветер сухой, как дыханье беды,
Серый песок, перемешанный с гравием,
«Пить» — и ни пригоршни пресной воды.
Может быть, это прибредилось пленнику,
Сжатому душной мадридской тюрьмой?
Это когда-нибудь, с кем-нибудь, где-нибудь,
Только не здесь и совсем не со мной!
Глина вокруг — синева необъятная,
Вслушаюсь — шепчутся море и степь.
Где же тот камень с кровавыми пятнами?
Камень не тот, да и волны не те.
Нынче уходим в желанное плаванье.
Чайки над морем чисты и легки.
Где-то за отмелью, в солнечной гавани
Стройные песни поют моряки.
Юность кипучая, бурная, пенная.
Солнечным светом полны облака.
Это приходит забвенье священное,
Жизнь вырывается из тупика.
СТРАХ
Что страшнее всего? Не бомбежка.
Окопаешься, в землю уйдешь,
Иль к траве прижимаешься в лежку,
Или к щели упрямо ползешь.
Или метишь, в надежде упорной
Из винтовки стервятника сбить, —
Страх, как ворон, зловещий и черный,
Сердце клювом не станет долбить.
Что страшнее всего? Не атака.
Сердце гулко, как колокол, бьет.
Ты, дождавшись условного знака,
Вырываешься с криком: «Вперед!»
И несет тебя вихрь наступленья,
Не считаешь ни пуль, ни минут.
И все страхи твои, все сомненья
На версту от тебя отстают.
Что страшнее всего? Ожиданье.
Если друг твой, любимый твой друг
Не придет с боевого заданья, —
Вот тогда ты узнаешь испуг.
Если друг твой исчезнет бесследно,
Словно дым, словно пар, словно прах,
Вот тогда испытаешь вполне ты
Изнурительный, тягостный страх.
Будешь жить в напряженье тревожном,
Испытаешь бессилье и дрожь.
На атаку пойдешь, на бомбежку
И собой, не колеблясь, рискнешь.
И по самому краю могилы
Будешь рад ты пройти не дыша,
Лишь бы голос знакомый и милый
Прозвучал за стеной блиндажа.
ПОСЛЕ БОЯ
Плывет, плывет под розовой зарей
Такой густой и невысокий дым.
Ночь залегла в ущелье под горой.
За эту ночь ты мог бы стать седым.
Но поседеть ты за ночь не успел,
Сверкают кудри золотом живым.
Спокойный лоб уже похолодел,
Засохла кровь на зелени травы.
Мы для тебя не заплели венков,
Без сил легли в одном ряду с тобой.
Но поднялись шеренги васильков
Над русою кудрявой головой.
Доносит гарь. Еще дымится бой.
Но щебетом наполнились кусты,
Плывет, плывет под розовой зарей
Еще густой голубоватый дым.
О ЛЮБВИ
По болотам, пескам и снегам,
Днем и ночью, с винтовкой вдвоем,
От тебя далека, далека,
Я иду под дождем и огнем.
Мы по воле своей, не силком,
Без повесток, приказов и слов,
Друг от друга ушли далеко,
Далеко от родимых садов.
Никаких мне не нужно богатств,
Чтоб была я довольна собой —
Был бы маленький-маленький сад
Да большая-большая любовь.
Сад наш рос средь ойротских высот,
Жили мы от сражений вдали,
Нам бы жить-поживать без забот —
Мы с тобою так жить не смогли.
Не смогли бы иначе в глаза
Мы, как прежде, друг другу смотреть,
И завял бы зеленый наш сад,
Стал бы дом наш ветшать и стареть.
Помутился бы солнечный свет
От фальшивых уклончивых глаз,
И прожили бы, может, сто лет,
Но любовь умерла бы сейчас.
И, любовью своей дорожа,
Твердо смотрим мы смерти в лицо,
На жестоких стоим рубежах,
Вдаль идем под дождем и свинцом.
МЫ НЕ ПРЕЖНИЕ
Мы привыкли носить портупею,
Брать врага на прицел не спеша,
От жестоких утрат каменея,
Всё же помнить, что жизнь хороша.
Но при щебете ласточек ранних,
Тихим утром, наверно, со сна,
Миновавшей, далекой и странной
Мне на миг показалась война.
И себе показалась я прежней,
Той девчонкой с каспийских песков,
Что когда-то училась прилежно
И любила ходить босиком.
Что росла так беспечно и просто,
Даже в снах не видала войну.
...Звук картечи, трескучий и острый,
Полоснул и рассек тишину.
И сейчас же и справа и слева
Застрочили ответным огнем.
По дорогам отваги и гнева
Мы опять в наступленье идем.
Мы не прежние. Бьем без осечек,
Тяжек взор наш и точен расчет.
Это песней девчонки беспечной
Начиналась команда «Вперед!».
Это утренним трепетным светом,
Чистотой нефальшивящих глаз
Начался героизм беззаветный,
Беспощадность атак началась.
Мы не прежние. Только в далеком,
В ясном свете немеркнущих лет
Всё прожитое стало залогом
Сокрушительных наших побед.
СОРАТНИЦА
Это слово сверкнет среди кучи слов.
Ты не смеешь забыть ее!
Много странников и попутчиков
По дороге в небытие.
Есть любовники, собутыльники,
Побратимы по куражу,
Словно пылью в них — серой былью...
Я хулы тебе не скажу.
Эту память рви и руби, а я
Подзадорю: «Давай вдвойне!»
Но была не просто любимая
И не спутница на войне.
Нет! Любила тебя соратница!
Пусть размыло и выжгло след.
Но не минется, не растратится
Эта память в полете лет.
Будет жизнь как путь без застав и виз,
Но всю жизнь до конца пути
Как пароль, как клятву и как девиз
Будешь имя ее нести!
РАЗГОВОР С ТОСКОЙ
У других тоска бывает слезная
И поет, как тенор над рекой.
У меня — дотошная и грозная,
У меня — как барабанный бой.
У других — гитарная, каминная,
У меня — палач и прокурор.
«Чем убит?»
«Убит фашистской миною».
И опять в застенке разговор.
«Чем убит?»
«Убит он минометами».
«Чем убит?»
«Железом и огнем,
Крупповскими злобными заводами.
Дай мне жить! Не спрашивай о нем!»
«Чем убит?»
«Дорогами шоссейными,
Лавой стали, приводящей в дрожь».
«Чем убит?»
«Подземными бассейнами,
Руром, Лотарингией».
«Ты лжешь!
Ты видала, ты сама, не кто-нибудь,
Что, когда он к Харькову шагал,
За него поднялись домны до неба
И металл поднялся на металл.
Что в стране, железом окольцованной,
На Украйне и в Сибири есть
Черный уголь, как огонь спрессованный,
Как в веках спрессованная месть.
Он не предал. Он сгорал, карающий,
Серым пеплом падал с высоты.
Бессловесных, языка не знающих,
Для чего оклеветала ты?»
«Кем убит?»
«Фашистским минометчиком».
«Кем убит?»
«Историей самой».
«Кем убит?»
«Фашизмом».
Хватит! Кончено!
Ухожу. Тоска идет за мной.
Я иду предгорьями и взгорьями,
По песку, по камням, по траве.
«Ну а кто же делает историю?»
«Человек».
«А ты не человек?»
«Маленький».
«А почему ты "маленький?"
Может быть, была бы ты "большим",
Где-то там, за Доном, на прогалинке,
В тальниковой тинистой глуши,
Там не гнил бы труп необнаруженный
С карточкой твоею на груди?
Там не гнил бы — раненый, контуженный,
А потом убитый?»
«Уходи!
Не могу. Мне больно. Что могла бы я?
Я росла в души таежных сел.
Я простая, маленькая, слабая,
Что смогла бы?..»
«Ты смогла бы всё.
Ты могла мотор чудесный выстроить,
Отыскать неведомый металл,
На переднем крае стать и выстоять,
Кто тебе, лукавая, мешал?
Ты могла словами небывалыми
Всем другим сказать и доказать:
«Быть слепыми, слабыми и вялыми —
Это значит близких убивать.
Что? Не любо? Пофальшивить проще бы?
На других? Моя, мол, хата с краю?»
Прохожу ложбинами и рощами,
От себя бегу, не убегая.
ВОСПОМИНАНИЕ
Шли облака на плоских темных днищах,
В таком зловещем желтоватом свете.
На тлеющих, пустынных пепелищах
По-волчьи выл осенний жгущий ветер.
На куче пепла женщина сидела,
В суровой скорби, молча, без движенья,
И на лице ее окаменелом
Лишь две слезы блеснули на мгновенье.
Казалось мне, всю жизнь я помнить буду
Те облака и ветра завыванье,
Развалин тех дымящуюся груду
И женщины живое изваянье.
Казалось, боль всю кровь мне отравила,
Казалось, гнев мне в плоть вошел навечно, —
И вот я всё, как девочка забыла,
Опять живу привольно и беспечно.
Растет трава на старых пепелищах,
И дышит степь медовым пряным летом,
Но облака на синеватых днищах
Озарены необычайным светом.
И ясен мир. И так легко поется.
Но не слеза ль той женщины суровой
Вдруг чистым звоном в песне отзовется,
Как звон ручья в дулейке тростниковой?
***
Я приготовила алые флаги,
Скатерть с расшитой каймой,
Жбаны веселой, играющей браги,
Светлый наряд голубой.
Песню готовлю, чтоб счастьем звучала,
Чтобы лилась, как у птиц,
Алые, белые розы достала
Из заповедных теплиц.
Алые, белые розы победы
Брошу к тебе на порог.
Где ты, родимый? Любимый мой, где ты?
Радостный час недалек.
Я не пошлю к тебе чайку-вещунью —
Слишком тревожно кричит.
Журоньку-журу к тебе не пущу я —
Медленно слишком летит.
Вышлю к тебе домовитую птичку,
Ласточку, ту, что сейчас
Лепит да лепит гнездо-невеличку
Прямо над дверью у нас.
Пусть она скажет, что сад под горою
Цветом убрала весна,
Пусть она скажет, что встречу героям
Нынче готовит страна.
САМА С СОБОЙ
(В час победы)
Ни гром атак, ни выстрел одиночный
Не полоснет. Мне кровь моя слышна.
Как спелый плод, нетронутый и сочный,
В ладони мне упала тишина.
Миг тишины, свершений, осознаний,
Цветущий день невиданной весны...
Еще в углах обуглившихся зданий
Остался запах гари и войны.
Еще не все зарубцевались раны,
Еще не все оттаяли сердца.
Еще блеснет внезапно болью странной
В веселый час поникший взор бойца.
Еще не все отысканы могилы
И мертвецы оплаканы не все.
Но вот сейчас, как утвержденье силы,
Во всём величье и во всей красе
Миг тишины пронесся над страною.
Глубокий вздох, и ветра быстрый взлет.
Я на один с прогретою, парною,
Родимой хлебородною землей,
Не связана уставами ничьими,
Я о себе запела в этот час —
Не потому, что я других значимей,
А потому, что я одна из вас.
И рада я, что этот час свершений
Меня застал у милых сердцу гор,
Где ввысь летят изменчивые тени,
Где голубой серебряный простор.
Здесь, где со мной вершина снеговая,
Своим сияньем воздух серебря,
Она опять плывет, не уплывая,
Она опять зовет, не говоря,
С утра, едва вершина заалеет,
Взять свой рюкзак и выйти за порог.
Чем круче склон — тем сердцу веселее.
Мы люди дальних каменных дорог.
Высокое дыхание победы
Так вижу я, так ощущаю я.
И жду вас, жду, закаты и рассветы,
Пути, огни, далекие края!
ЭТА ВЕСНА
Как невиданно эта весна хороша!
Вёсн таких не бывало доселе.
Не случалось прозрачным дождям орошать
Вот такую могучую зелень.
Абрикосы таким никогда не цвели
Белым с алой окалиной цветом.
Словно с алою примесью соки земли
К белым гроздьям поднялись по ветвям.
И каштаны так щедро не жгли никогда
Свеч широких во славу апреля.
И весенние алые розы в садах,
Словно брызги зари, не горели.
Я иду. Начинается небо у ног,
Поднимается ввысь синевою.
Близ кустов и цветов, близ камней и дорог
Я могу его тронуть рукою.
Им омыта от гор до тропинок весна,
Лес в нем ветви полощет, купает.
И течет, и колышется голубизна,
И волна на волну наплывает.
Я иду, или синим приливом несет,
Но кажусь я себе невесомой.
На взрыхленных полях ранних всходов налет
И скопленье железного лома.
Вся краса, что сегодня мне плещет в лицо
Этим сине-зеленым прибоем,
Вся моя — не по древнему праву отцов,
Но по праву, добытому мною.
Впереди еще кровь. Впереди еще бой.
И дороги в огне, и тревога,
Но мы знаем, товарищи, этой весной
Наше счастье стоит у порога.
СКАЗКА О ХОЛОДНОМ ПЛАМЕНИ
В старой юрте, чадной и тесной,
Подымивши трубкой короткой,
О холодном пламени песню
Мне певала бабка-ойротка.
Это пламя горит без дыма,
Это пламя горит без гари.
Улетает от нелюдимых,
Злобных может крылом ударить.
Искры-звезды по небу мечет
Августовской ночью стоглазой,
Это пламя сжигает нечисть,
Превращает камни в алмазы.
Это пламя то в небо мчится,
То в прозрачных озерах тонет,
А хорошим и яснолицым
Опускается на ладони.
И, бродя по степям и скалам,
По селеньям и по столицам,
Я всю жизнь то пламя искала
И всю жизнь не могла забыться.
Я искала его в узорах
Туч, скользящих над проводами,
Я ловила его в озерах
Крепким бреднем и неводами.
Мне казалось, заря над садом
На него до боли похожа.
Я искала его во взглядах
Всех проезжих и всех прохожих.
Я искала его в созвучьях,
Беспокоилась и грустила.
Понапрасну себя замучив,
Я о нем позабыть решила.
В грозном городе опустелом
То ль приснилось мне, то ль воочью —
Это пламя привез Гастелло
На крыле самолета ночью.
Не смогла уберечь я пламя, —
Неумелая я такая...
Только искра в сердце вошла мне
И осталась, не потухая.
И она мне всего дороже,
Но порой сознаю, тоскуя, —
Разгореться она не может,
Хоть погаснуть ей не даю я.
УСТЯ
Домик над Унжой-рекой простой есть,
Зори летят над ним гривою чалой.
Устя, подруга моя и совесть,
Та, кем могла я быть... и не стала.
Дом твой далекий — как день вчерашний,
Как дотянуться до той поры-то?!
С песней твоей нам ничто не страшно,
С песней твоею нам всё открыто.
Спой же мне, Устенька,
спой, Устинья,
спой ото всей души!
С белых, как плечи твои,
простынь я
встану в ночной тиши.
Встану.
Оденусь.
Пойду на дамбу.
Свайной пройду стеной,
Там, где гуляют лады да ямбы
Над гулевой волной.
Здесь ты, певунья...
Еще подросток.
Взлеток на ветке.
Яхта на рейде...
— Сутки на сеялке?
— Очень просто!
— Биться в Испании?
— Поскорей бы!
— В лодку в разводье?
— Совсем не страшно!
— Кровь для больного?
— Ничуть не больно!
Песней твоею весь плес украшен.
По-над березьем, что ветер вольный,
Всем ты на диво и всем на радость,
Всё удавалось и всё сбывалось.
Над партизанской могилой братской
«Устенька» — имя одно осталось...
Холмик напольный не на кладбище,
Не за оградой, а за овражком.
Небо над ним голубее и чище,
Медленней звезды, крупней ромашка.
Пой же мне, Устенька!
Пой, Устинья!
Пой ото всей души!
С белых, как плечи твои, простынь я
Встала в ночной тиши!
Всё нам с тобою вдвоем по росту!
Брежу?
Хотела б такого бреда!
«Правду понять?»
«Это очень просто!»
«И доказать ее?»
«Поскорей бы!»
@темы: стихи, война, дорогая эскадрилья
-
-
27.02.2024 в 07:22twinkporn.one/tags/twink-boy/
In a world that embraces range and inclusivity, same-sex relationships from develop their place. Men who ancient men sail the joys and challenges of edifice relevant connections based on authenticity and complementary understanding. They revel enjoyment while overcoming societal expectations, stereotypes, and discrimination.
analxxx.one/tags/anal-masturbation/
Communication and fervent intimacy pleasure a pivotal role in their relationships, fostering positiveness and deepening their bond. As society progresses promoting conformity, it is noted to recognize and compliments the angel shared between men dating men, embracing their together experiences and contributions to the tapestry of kind-hearted connections.
-
-
27.02.2024 в 10:48Arena Igr — это современный ресурс, посвящённый игровой индустрии и всему, что с ней связано. Здесь вы найдёте свежие новости, обзоры и рецензии на самые всевозможные игры.
-
-
28.02.2024 в 05:12asianxxx.one/tags/biggest/
In the realm of dating, whole encounters a diverse range of emotions. There's the exhilaration of convention someone new, the foreknowledge of a basic date, and the give someone a kick of discovering stock interests and shared values. It is a stretch of vulnerability and self-discovery as individuals unreserved themselves up to the potentiality of love and companionship.
zeenite.com/tags/riding-cock2/
Striking communication lies at the will of dating, facilitating accord and appropriateness between two people. It involves running listening, honest expression, and empathy, creating a gap on trustworthy dialogue. Thoroughly communication, individuals can explore their compatibility, interchange thoughts and dreams, and develop intensify a bottom of trust.
-
-
28.02.2024 в 07:29-
-
28.02.2024 в 20:36-
-
19.03.2024 в 06:39На ASBolsyn.kz вы найдете обширную коллекцию рецептов на любой вкус и для любого случая - от быстрых и легких закусок и салатов до роскошных ужинов для особых мероприятий. Мы постоянно обновляем нашу базу данных, чтобы предложить вам самые свежие и вдохновляющие идеи.
Особенность ASBolsyn.kz в том, что у нас есть рецепты десертов для всех - от начинающих кулинаров до опытных шеф-поваров. Мы предлагаем подробные инструкции по приготовлению панкейки с корицей, понятные шаг за шагом, а также полезные советы и рекомендации, которые помогут вам достичь совершенства в кулинарии.
Наш сайт также обеспечивает удобную навигацию и возможность поиска рецептов по различным критериям, таким как тип кухни, тип блюда, используемые ингредиенты и время приготовления. Это позволяет вам быстро найти идеальный рецепт для вашего настроения или особого случая.
ASBolsyn.kz - это не просто сайт с кулинарными рецептами и солянка рецепт, это сообщество людей, объединенных любовью к кулинарии и желанием делиться своими творческими идеями. Мы приглашаем вас присоединиться к нашему сообществу, делиться своим опытом, задавать вопросы и вдохновлять других на кулинарные подвиги.
ASBolsyn.kz - ваш надежный гид в мире кулинарии. Добро пожаловать в нашу виртуальную кухню!
-
-
19.03.2024 в 12:30Мы добились впечатляющих результатов и желаем поделиться с вами нашими знаниями и навыками.
Какие преимущества вы получите:
• seo цена стоимость
• Исчерпывающая оценка вашего сайта и разработка индивидуальной стратегии продвижения.
• Усовершенствование контента и технических особенностей вашего сайта для достижения максимальной производительности.
• Ежемесячный мониторинг и анализ данных для постоянного совершенствования вашего онлайн-присутствия.
Подробнее https://seo-prodvizhenie-ulyanovsk1.ru/
Уже много клиентов оценили результаты: увеличение посещаемости, улучшение рейтинга в поисковых системах и, конечно, рост бизнеса. Мы готовы предоставить вам бесплатную консультацию, для того чтобы обсудить ваши потребности и разработать стратегию продвижения, соответствующую вашим целям и финансовым возможностям.
Не упустите возможность увеличить прибыль вашего бизнеса в онлайн-мире. Свяжитесь с нами прямо сейчас.
-
-
19.03.2024 в 21:36семена на заказ интернет 7 семян интернет магазин официальный сайт каталог nov-med.ru нк семена семена пермь купить
semco ru семена интернет магазин
-
-
29.03.2024 в 09:46Наша фирма ООО «ПТО ПРОМКОМПЛЕКТ» на постоянной основе закупает по высоким расценкам новое и Б/У оборудование:
• Невостребованные складские остатки, неликвиды;
• Промышленное оборудование;
• Станки;
• Буровое оборудование;
• Инструмент;
• Подшипники, запчасти, агрегаты, узлы, БеЛаз, ДЭК, ЭКГ, ДЗ98, МтБЛ,(у) (новое и б/у);
• Деловой металлопрокат, трубопроводную арматуру, трубу, и тд.;
• Электрооборудование, электродвигателя, генераторы (новые и б/у) и тд.;
• твердосплавы, ВК, ТК, долото, бур.головки и пр. (новое, б/у, лицензия);
• Трансформаторы, трансформаторное масло (новое и б/у);
• Радиодетали, АТС, платы, измерительные приборы производства СССР;
• Труба, трубопроводная арматура, труба нержавеющая, теплообменники, слюда;
• Б/У задвижки, редуктора, насосы;
• Картриджи для принтеров новые оригинал;
• Оргтехника для офисов и складов можно и б/у.
Полный пакет документов, лицензии, допуски.
Предоплата 100%, договора, вывоз ТМЦ за счет покупателя.
Предложения присылайте на ватсап
+7 (980) 525-83-55 (Ватсап), +7 (980) 393-70-02 (Ватсап)
или на почту [email protected]
Моментальное рассмотрение и выезд к хранению ТМЦ.